БОГОБОРЧЕСТВО В ЛИРИКЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ.
Тоня Штраус
(Пермь)
Проблема
выбора между богочеловеком и человекобогом, столь актуальная в серебряном
веке, конечно, не могла не встать в полный рост перед мятежным
поэтом-индивидуалистом Мариной Цветаевой.
М. М. Дунаев
в своей книге «Вера в горниле сомнений: православие и русская литература
XVII-XX вв.» не
случайно отмечает, что «творчество Цветаевой – энциклопедия страсти», а
все страсти губительны для души. Нельзя не согласится, что с ортодоксально
православных позиций Цветаева – безбожница, вернее, еретичка, ведь вся ее
поэзия – поиски своего Бога. В этой связи можно говорить о
многобожии поэта, на котором так настаивала М.Цветаева в своем эссе
«Искусство при свете совести»(1932): «Я бы сказала: в лучшем случае наш
христианский Бог входит в сонм его (поэта) богов» (4, 379). В репертуар ее
демонологии включены Аллах, Зевс, Иштар, Венера, в стихах Цветаевой
встречаются элементы идолопоклонства и язычества. Поэта волнуют и сомнения
средневековых схоластов: может быть, бог не всемогущ, не всеблаг, не
всеведущ («бог, не суди, ты не был женщиной на земле!»)? Отцы церкви
доказывали обратное, но Цветаевой интереснее оставить вопрос открытым. И
все же можно ли согласится с однозначным «отвращением от Бога», о котором
М.М.Дунаев писал: «Для Цветаевой поэзия или Бог. Она выбрала поэзию». Это
верно, но лишь в отношении христианского бога. В эссе «Искусство при свете
совести», М.Цветаева отмечает: «я никакому Богу не служу: знаю, какому
служу».
Перед нами вовсе не отрицание Бога, отношения,
выстраиваемые поэтом, гораздо сложнее. Цветаева неоднократно отмечала свою
внецерковность, но не внебожественность. Человек в ее лирике не замещает
Бога, как в лирике Маяковского, но остается творцом, а не рабом
божьим.
В детских стихах (до
1909-1910-х гг.) тема бога еще не является дискуссионной: «у Бога грусти
нет», наоборот, его царство ясно и безоблачно, «Все у боженьки – сердце»…
В то же время призыв к диалогу, стремление быть с небом на «ты» уже
присутствуют в раннем цветаевском творчестве. Знаменательно, что первым
поэтическим манифестом поэта явилось стихотворение «Молитва» и в
дальнейшем постижение тайн творчества будет неразрывно связано с
обращением к Богу. Нехристианский просьба о ранней смерти («Ты дал мне
детство лучше сказки, //Так дай мне смерть в семнадцать лет!») – залог
последующего бунтарства.
С точки зрения психологии, отношения Цветаевой с
Творцом вписываются в классическую схему «Ребенок-Родитель». От
безусловного детского приятия, через подростковый бунт, желание доказать
свою независимость и равновеликость, но с непременной оглядкой на
Родителя: «как воспримет? Как оценит?», к полноправному диалогу. Уже в
книге «Ремесло» (1921-1922) Цветаева пишет:
Ревностью
взор разъят,
Молит
и ропщет…
Отче,
возьми в закат,
В
ночь свою, Отче!
(1, 200)
Перед нами нечто среднее между ранним цветаевским
«Ночь, я уже нагляделась в зрачки человека…»и молением о чаше в
Гефсиманском саду. «Молит и ропщет» – вот два полюса цветаевской
религиозности. Чем больше Бога, тем меньше в стихах Цветаевой
благолепия. Осознавая себя «глашатаем Господа своего»,
лирическая героиня все же спорит с Творцом. Но Ребенок, даже бунтующий
против Родителя, прежде всего, любит его, и желание жить «как Бог повелел
и друзья не велят» свойственно Цветаевой не в меньшей степени, чем
бунтарство. Показателен в этом плане цикл «Ученик».
Ключевыми, на наш взгляд, в понимании цветаевского
богоборчества периода «Верст» являются три стихотворения: «Чтоб дойти до
уст и ложа», «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес» и «Бог
согнулся от заботы» (см.
Приложение). Формально они не объединены в единый цикл, но созданы в один
день 15 августа 1916 г. и, на наш взгляд, вполне могут быть прочитаны как
один интегративный текст.
Данный цикл характеризуется общностью конструкций
(антиномии, системы повторов, обилие тире, впрочем, вообще характерных для
цветаевского творчества), единством семантического поля. Можно выделить
некое инвариантное ядро, так или иначе присутствующее во всех трех
стихотворениях: Бог, ангел, тело/крыло. Интересно, что каждое последующее
стихотворение как бы развивает мысль предыдущего, естественно, используя
при этом его лексику и систему образов. Семантическая общность текстов 1 и
2 достаточно велика:
|
«Чтоб дойти
до уст и ложа», |
«Я тебя отвоюю у
всех земель, у всех небес» |
|
1.
сторожа, порог, дверь, врата |
псы, ключи,
крыльцо |
|
2.
ложе, свадебные кареты, похоронные дроги |
жена, жених, могила,
колыбель |
|
3.
ночь ночей безлунных |
земная ночь, все ночи, ночь, в которой
стоял Иаков |
|
4.
Бог |
Тот, с кем Иаков стоял в ночи,
ангелы. |
В основе стихотворения «Чтоб дойти до уст и ложа»
- философская оппозиция Бог-Человек, которая конкретизируются с помощью
целого ряда более частных оппозиций («страшная церковь божья» -
«уста и ложе» «сторожи чугунные: зоркие врата» - «светлая и певучая
дверь»). Индивидуальные ощущения («страшная церковь») и личный
выбор («к двери светлой <…> тороплюсь») вырастают в максиму
«…Торопится от века мимо бога к человеку человек».
Такое движение от частно-конкретного до
космического просматривается и в особой организации художественного
времени и пространства. Настоящее время момента действия («тороплюсь»)
сменяется универсальным (как торопится от века). Пространственное движение
лирической героини Цветаевой можно изобразить как линию: «мимо
церкви божьей», «мимо свадебных карет», «мимо сторожей чугунных». При этом
автор акцентирует не просто движение героини, подчеркивается энергия
ее сопротивления, преодоление запрета («через ладанную тучу …
тороплюсь»).
Оппозиция божеское – человеческое прослеживается и
на строфическом уровне организации стихотворения.
Мимо
свадебных карет,
Похоронных
дрог.
Ангельский
запрет положен
На
его порог.
Ритмически выделяется вторая строфа,
полностью посвященная церкви. Она состоит не из трех строк, как все
остальные строфы, а из четырех и выделяется своими клаузулами: в первых
двух строках окончания мужские, а в третьей (неожиданно) – женское. Кроме
того, ритмический рисунок выделяет слово «ангельский», ключевой член
оппозиции Бог – человек, причем «ангельский» в этом стихотворении стоит в
одном ряду с божеским. Заключительная строфа подытоживает весь опыт
земного существования человека. В интерпретации Цветаевой, именно он
является реальным центром всей земной жизни и ее высшей ценностью.
Бог вообще исключается Цветаевой из ценностной
парадигмы: живое длящееся настоящее противопоставляется омертвевшим
божественным заповедям. Вот почему церковь «страшна», это некий предел,
граница, конец истинно живого (запрет, порог, похоронные дроги, свадебные
кареты – вспомним, что по Цветаевой, свадьба – начало быта и конец любви).
Цветаева ставит человеческую жизнь превыше канонов и догм.
Трудность такого выбора и расплата за него
раскрываются в следующих двух стихотворениях: «Я тебя отвоюю у всех
земель, у всех небес» и «Бог согнулся от заботы». В рассмотренном выше
стихотворении в общем виде формулируется самая суть богоборческой позиции
Цветаевой. Во втором тексте эта тема раскрывается в
нравственно-психологическом аспекте, лирическое «я» автора подчеркнуто
индивидуально, но на фоне первого стихотворения второе воспринимается
отнюдь не только как апофеоз страсти, но и как постижение человеческой
сущности (как бы противоречива она не была).
Во втором тексте («Я тебя отвоюю у всех земель, у
всех небес») в центре внимания путь «мимо бога к человеку». Лирическая
героиня и герой вырастают по меньшей мере до ангелов, бунтующего («И в
последнем споре возьму тебя – замолчи! – У того, с которым Иаков стоял в
ночи») и непорочного («Два крыла твои, нацеленные в эфир, - Оттого что мир
– твоя колыбель, и могила – мир»). Главное – человек, утверждает Цветаева
первым стихотворением и задается вопросом о его сущности. И эта глубинная
суть оказывается божественной. Символический образ крыла как знак
духовности, связи с небом является непременным атрибутом поэта –
квинтэссенции человека в человеке.
Стихотворение «Бог
согнулся от заботы» - с помощью конструкции с союзом «оттого» возвращает
нас к мысли о предпочтении героиней человека Богу,
подчеркивает тяжесть сделанного выбора:
Оттого и плачу много,
Оттого -
Что взлюбила больше бога
Милых ангелов его.
Ангелы, снимающие «заботу» с плеч бога «есть с
огромными крылами, а бывают и без крыл». Очевидно, это люди, вернее, среди
них встречаются ангелы, неотличимые от людей (Вспомним «Стихи к Блоку»:
«Думали – человек, и умереть заставили…»). Героем первого стихотворения
является человек, второго – Тот, чьи “два крыла нацелены в эфир”, третьего
– ангел, такова логика обнажения человеческой сущности. По мере того
как человек вырастает до метафизических масштабов, Господь все более
очеловечивается, приземляется Цветаевой (“страшная церковь божья”-“тот, с
которым Иаков стоял в ночи”-“Бог согнулся от заботы и затих”).
Итак, каков же цветаевский Бог? Он не идеален, но
силен, необходим, но не неизбежен, по крайней мере на данном этапе
цветаевского бунта. Антагонизм быта и бытия приводит поэта к богу,
несовместимость с суетой обыденности объединяет их.
Значит, Бог в мои двери –
Раз дом сгорел!
(2, 144)
Перед нами уже другой, недетский бог –
грозный и властный. В цикле «Бог» 1922 г. с Творцом связаны излюбленные
цветаевские образы и мотивы, ее личная атрибутика:
- изменчивость, движение
(«ибо
бег он [Бог] и движется»)
- оксюморонность
(«лицо
без обличия.
Строгость.
– Прелесть»)
- внеположенность быту
(«Бог
ручною бегонией
На
окне не цветет!»)
- крыло, важнейший мотив взлета, разрыва
(«книги
и храмы
людям
отдав – взвился»)
- крест и
воскресение
(«сброшен
последний крест!
Бог
из церквей воскрес!»)
- образы деревьев, плаща, седины
Особенно интересен образ седины. В лирике
Цветаевой это, с одной стороны, некий результат, итог прожитой жизни,
“пеплы сокровищ, утрат, обид”, а с другой - переходной состояние от цвета
к свету, знак просветления, гармонизации земного и небесного (“эта седость
– победа бессмертных сил!”). Получается что Творец («седой ледоход») –
бесконечное движение к торжеству духа, хотя с точки зрения христианства,
это путь человека, а Бог абсолютно совершенен. Таким образом,
происходит очеловечивание Бога, срабатывает обратная связь: раз мы – образ
и подобие Господа, значит он в какой-то степени, - образ и подобие
нас.
Человеческий бунт против иерархии земного и
небесного доведен до абсолюта в поэте.
Поэты
мы – и в рифму с париями,
Но,
выступив из берегов,
Мы
бога у богинь оспариваем
И
девственницу у богов.
(1, 335)
Очень часто Цветаевой проводятся аналогии
Поэт=Христос, ангел, Бог, и в то же время нередко отмечается наличие в нем
демоническое начало, что связано, на наш взгляд, с амбивалентностью
Бога в цветаевском творчестве, исследованной еще С.Ельницкой в своей
монографии «Поэтический мир Цветаевой: конфликт лирического героя и
действительности». Цветаевский Бог нередко находится в одном ряду с
дьяволом, а иногда и сливается с ним.
Черный
бог,
Ворон-бог,
Полночь-бьет-бог.
…Взлет,
всплеск, всхлест, охлест-бог,
Сам
чорт на веслах – бог.
(1, 231-232)
Носителем творческого (творящего жизнь) начала
наряду с поэтом является Женщина. Как и поэт, Женщина обладает
способностью и правом соперничать с Богом. Оппозиция Женщина-Бог явлена
в лирике Цветаевой наиболее зримо, такая оппозиция связана с мотивом
земной жизни, непонятной и потому неподвластной Богу.
Ах,
далеко до неба!
Губы
– близки во мгле…
-Бог,
не суди, - ты не был
Женщиной
на земле!
(3, 94)
Полнокровная, полноценная жизнь возможна лишь на
земле. А.Саакянц говорит о двух женских сутях цветаевской лирической
героини, «символизирующихся в Психее (душе) и Еве (тело): человеческие
высоты и низости, чистота – и греховность, высшее – и земное, бытие и быт,
и поэтически – вертикаль и горизонталь:
Так,
смертной женщиной – опущен взор –
Так,
гневным ангелом – закинут лоб».
Но на наш взгляд, Ева – не быт, это именно вся
полнота земных страстей, и параллели Женщина=Бог в цветаевской лирике
достаточно частотны.
Перестрадай
же меня! Я всюду:
Зори
и руды я, хлеб и вздох,
Есмь
я. И буду я, и добуду
Губы
– как душу добудет бог.
(2, 154)
То, что творческое начало представлено женщиной,
многое объясняет в специфике богоборческого начала у Цветаевой. Это не
рациональное богоборчество поэта-революционера (как, например, у
Маяковского), перед нами богоборчество поэта-женщины, не столько духовное,
сколько душевное. Как женщина лирическая героиня хочет подчиниться, как
поэт – утвердить свою творческую самостоятельность, как человек стремится
не просто творить, но в верном направлении, согласно благу
Всевышнего.
Цветаевский Бог проходит путь от премудрого и
всеблагого боженьки, через ревнивого и самовластного творца к бесконечному
движению стихии. В стихах периода 1928-1941 гг. стихийность становится
также и характеристикой человека (особенно женщины), ибо диалог с небом, к
которому так стремилась Цветаева, может состояться только на уровне
стихий.
Текст цитируется по:
1.
Цветаева М.И.
Стихотворения и поэмы - Л.: Сов.писатель, 1990. – 800 с.
2.
Цветаева М.И.
Стихи, Магадан: Кн. Изд-во, 1988. – 287 с.
3.
Цветаева М.И.
Стихи. – Пермь: Кн. изд-во, 1992. – 609с.
4.
Цветаева
М.И. Пленный дух: Воспоминание о современниках. Эссе. – СП б.:
Азбука, 2000. – 448 с.
Приложение
Чтоб дойти до уст и ложа –
Мимо страшной церкви божьей
Мне идти.
Мимо свадебных карет,
Похоронных дрог.
Ангельский запрет положен
На его порог.
- Так, в ночи ночей безлунных,
Мимо сторожей чугунных:
Зорких врат –
К двери светлой и певучей
Через ладанную тучу
Тороплюсь,
Как торопится от века
Мимо бога – к человеку
Человек.
15 августа 1916
\ \ \
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою – как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца –
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! –
У того, с которым Иаков стоял в ночи.
Но пока тебе не скрещу на груди персты –
О проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, -
Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!
15 августа 1916
\ \ \
Бог согнулся от заботы
И затих.
Вот и улыбнулся, вот и
Много ангелов святых
С лучезарными телами
Сотворил.
Есть с огромными крылами,
А бывают и без крыл.
Оттого и плачу много,
Оттого, -
Что взлюбила больше бога
Милых ангелов его.
(15 августа 1916)
|
